Дэн Браун. Ангелы и демоны (Angels and Demons) 87
Главная | Книги | RSS | Sitemap
Глава 39
Апостольский дворец является не чем иным, как конгломератом зданий, расположенных в северо-восточном углу Ватикана рядом с Сикстинской капеллой. Окна дворца выходят на площадь Святого Петра, и во дворце находятся как личные покои папы, так и его рабочий кабинет.
Лэнгдон и Виттория молча следовали за коммандером по длинному коридору в стиле рококо. Вены на шее командира швейцарской гвардии вздулись и пульсировали от ярости. Поднявшись по лестнице на три пролета, они оказались в просторном, слабо освещенном зале.
Лэнгдон не мог поверить своим глазам. Украшающие помещение предметы искусства - картины, скульптуры, гобелены и золотое шитье (все в прекрасном состоянии) - стоили, видимо, сотни тысяч долларов. Чуть ближе к дальней стене зала в фонтане из белого мрамора журчала вода. Оливетти свернул налево, в глубокую нишу, и подошел к одной из расположенных там дверей. Такой гигантской двери Лэнгдону видеть еще не доводилось.
- Ufficio di Papa, - объявил Оливетти, сердито покосившись на Витторию. На девушку взгляд коммандера не произвел ни малейшего впечатления. Она подошла к двери и решительно постучала.
"Папский кабинет",- подумал Лэнгдон. Он с трудом мог поверить, что стоит у входа в одну из самых священных комнат всего католического мира.
- Avanti, - донеслось из-за дверей.
Когда дверь открылась, Лэнгдону пришлось прикрыть глаза рукой, настолько слепящим оказался солнечный свет. Прежде чем он снова смог увидеть окружающий мир, прошло довольно много времени.
Кабинет папы напоминал бальный зал, а вовсе не деловой офис. Полы в помещении были из красного мрамора, на стенах красовались яркие фрески. С высокого потолка свисала колоссальных размеров люстра, а из окон открывалась потрясающая панорама залитой солнечным светом площади Святого Петра.
Великий Боже, подумал Лэнгдон. Вот это действительно то, что в объявлениях называется "прекрасная комната с великолепным видом из окон".
В дальнем конце зала за огромным резным столом сидел человек и что-то быстро писал.
- Avanti, - повторил он, отложил в сторону перо и знаком пригласил их подойти ближе.
Первым, чуть ли не строевым шагом, двинулся Оливетти.
- Signore, - произнес он извиняющимся тоном. - No ho potato <Я не могу (ит.).>...
Человек, жестом оборвав шефа гвардейцев, поднялся из-за стола и внимательно посмотрел на посетителей.
Камерарий совершенно не походил на одного из хрупких, слегка блаженного вида старичков, которые, как всегда казалось Лэнгдону, населяли Ватикан. В руках он не держал молитвенных четок, и на груди у него не было ни креста, ни панагии. Облачен камерарий был не в тяжелое одеяние, как можно было ожидать, а в простую сутану, которая подчеркивала атлетизм его фигуры. На вид ему было под сорок - возраст по стандартам Ватикана почти юношеский. У камерария было на удивление привлекательное лицо, голову украшала копна каштановых волос, а зеленые глаза лучились внутренним светом.
Создавалось впечатление, что в их бездонной глубине горит огонь какого-то таинственного знания. Однако, приблизившись к камерарию, Лэнгдон увидел в его глазах и безмерную усталость. Видимо, за последние пятнадцать дней душе этого человека пришлось страдать больше, чем за всю предшествующую жизнь.
- Меня зовут Карло Вентреска, - сказал он на прекрасном английском языке. - Я - камерарий покойного папы.